Когда Ляле было два с половиной года, какой-то незнакомый спросил ее в шутку:
— Ты хотела бы быть моей дочкой?
Она ответила ему величаво:
— Я мамина и больше никовойная.
Однажды мы гуляли с ней по взморью, и она впервые в жизни увидела вдали пароход.
— Мама, мама, паровоз купается! — пылко закричала она.
Милая детская речь! Никогда не устану ей радоваться. С большим удовольствием подслушал я такой диалог:
— Мне сам папа сказал...
— Мне сама мама сказала...
— Но ведь папа самее мамы... Папа гораздо самее.
Было приятно узнавать от детей, что у лысого голова босиком, что от мятных лепешек во рту сквознячок, что женщина-дворник — дворняжка.
И весело мне было услышать, как трехлетняя спящая девочка внезапно пробормотала во сне:
— Мама, закрой мою заднюю ногу!
И очень забавляли меня такие, например, детские речения и возгласы, подслушанные в разное время:
— Папа, смотри, как твои брюки нахмурились!
— Бабушка! Ты моя лучшая любовница!
— Ой, мама, какие у тебя толстопузые ноги!
— Наша бабуля зарезала зимою гусей, чтоб они не простудились.
— Мама, как мне жалко лошадок, что они не могут в носу ковырять.
— Бабушка, ты умрешь?
— Умру.
— Тебя в яму закопают?
— Закопают.
— Глубоко?
— Глубоко.
— Вот когда я буду твою швейную машину вертеть!
Жорж разрезал лопаткой дождевого червя пополам.
— Зачем ты это сделал?
— Червячку было скучно. Теперь их два. Им стало веселее.
Старуха рассказала четырехлетнему внуку о страданиях Иисуса Христа: прибили боженьку гвоздями к кресту, а боженька, несмотря на гвозди, воскрес и вознесся.
— Надо было винтиками! — посочувствовал внук.
Дедушка признался, что не умеет пеленать новорожденных.
— А как же ты пеленал бабушку, когда она была маленькая?
Девочке четырех с половиною лет прочли «Сказку о рыбаке и рыбке».
— Вот глупый старик, — возмутилась она, — просил у рыбки то новый дом, то новое корыто. Попросил бы сразу новую старуху.
— Как ты смеешь драться?
— Ах, мамочка, что же мне делать, если драка так и лезет из меня!
— Няня, что это за рай за такой?
— А это где яблоки, груши, апельсины, черешни...
— Понимаю: рай — это компот.
— Тетя, вы за тысячу рублей съели бы дохлую кошку?
Басом:
— Баба мылом морду моет!
— У бабы не морда, у бабы лицо.
Пошла поглядела опять.
— Нет, все-таки немножечко морда.
— Мама, я такая распутница!
И показала веревочку, которую удалось ей распутать.
— Жил-был пастух, его звали Макар. И была у него дочь Макарона.
— Ой, мама, какая прелестная гадость!
— Ну, Нюра, довольно, не плачь!
— Я плачу не тебе, а тете Симе.
— Вы и шишку польете?
— Да.
— Чтобы выросли шишенята?
Окончание «ята» мы, взрослые, присваиваем только живым существам: ягнята, поросята и проч. Но так как для детей и неживое живо, они пользуются этим окончанием чаще, чем мы, и от них всегда можно слышать:
— Папа, смотри, какие вагонята хорошенькие!
Сережа двух с половиною лет впервые увидел костер, прыщущий яркими искрами, захлопал в ладоши и крикнул:
— Огонь и огонята! Огонь и огонята!
Увидел картину с изображением мадонны:
— Мадонна с мадонёнком.
— Ой, дедуля, киска чихнула!
— Почему же ты, Леночка, не сказала кошке: на здоровье?
— А кто мне скажет спасибо?
Философия искусства:
— Я так много пою, что комната делается большая, красивая...
— В Анапе жарко, как сесть на примус.
— Ты же видишь: я вся босая!
— Я встану так рано, что еще поздно будет.
— Не туши огонь, а то спать не видать!
Мурка:
— Послушай, папа, фантазительный рассказ: жила-была лошадь, ее звали лягавая... Но потом ее переназвали, потому что она никого не лягала...
Рисует цветы, а вокруг три десятка точек.
— Что это? Мухи?
— Нет, запах от цветов.
— Обо что ты оцарапался?
— Об кошку.
Ночью будит усталую мать:
— Мама, мама, если добрый лев встретит знакомую жирафу, он ее съест или нет?
— Какой ты страшный спун! Чтобы сейчас было встато!
Лялечку побрызгали духами:
Я вся такая пахлая,
Я вся такая духлая.
И вертится у зеркала.
— Я, мамочка, красавлюсь!
— Когда же вы со мной поиграете? Папа с работы — и сейчас же за книгу. А мама — барыня какая! — сразу стирать начала.
Все семейство поджидало почтальона. И вот он появился у самой калитки. Варя, двух с половиной лет, первая заметила его.
— Почтаник, почтаник идет! — радостно возвестила она.
Хвастают, сидя рядом на стульчиках:
— Моя бабушка ругается все: черт, черт, черт, черт.
— А моя бабушка все ругается: гошподи, гошподи, гошподи, гошподи!
Юра с гордостью думал, что у него самая толстая няня. Вдруг на прогулке в парке он встретил еще более толстую.
— Эта тетя заднее тебя, — укоризненно сказал он своей няне.
Замечательное детское слово услышал я когда-то на даче под Питером в один пасмурный майский день. Я зажег для детей костер. Издали солидно подползла двухлетняя соседская девочка:
— Это всехный огонь?
— Всехный, всехный! Подходи, не бойся!
Слово показалось мне таким выразительным, что в первую минуту я, помнится, был готов пожалеть, почему оно не сделалось «всехным», не вошло во «всехный» обиход и не вытеснило нашего «взрослого» слова «всеобщий».
Я как вижу уличный плакат:
ВСЕХНАЯ РАБОТА НА ВСЕХНОЙ ЗЕМЛЕ
ВО ИМЯ ВСЕХНОГО СЧАСТЬЯ!
Так же велика выразительность детского слова сердитки. Трехлетняя Таня, увидев морщинки на лбу у отца, указала на них пальцем и сказала:
— Я не хочу, чтобы у тебя были сердитки!
И что может быть экспрессивнее отличного детского слова смеяние, означающего многократный и длительный смех.
— Мне аж кисло во рту стало от баловства, от смеяния.
Трехлетняя Ната:
— Спой мне, мама, баюльную песню!
«Баюльная песня» (от глагола «баюкать») — превосходное, звучное слово, более понятное детям, чем «колыбельная песня», так как в современном быту колыбели давно уже сделались редкостью.
Повторяю: вначале эти речения детей казались мне просто забавными, но мало-помалу для меня, благодаря им, уяснились многие высокие качества детского разума.
